[The Rim]

Доброй ночи.
Когда-то мы были Девятнадцатым и Hunger'ом на отдельных аккаунтах, а теперь мы вместе (ибо соавторы) - на одном.
Постить мы будем про персонажей, которых звали Файсал и Питер и которые клубились в мире под названием Нигде. И персонажи, и мир обросли новыми деталями, поэтому, если кому-то что-то будет интересно - мы не поленимся рассказать).
Дело происходит много позже того, как они расстались (два-три года назад).
Выкладывать будем понемногу, чтобы не убивать читателям мозг сим бредом С:>

Нечто вроде пролога

Наверное, человек двадцать уже поинтересовалось, почему генерал-лейтенант Файсалас Бисмарк, выходец из крестьянской семьи, отличный фехтовальщик и, мягко говоря, человек не слишком большого ума, стал сенатором. Сенатором – это ж надо! Это вам не просто помощник секретаря, печально торчащий в кладовке круглыми сутками и подписывающий бумажки, которыми его буквально заваливают с головы до ног.
Позже выяснилось – ничего лучше аргат Сэндерс не смог придумать, чем отблагодарить своего телохранителя подобным образом. Это была самая неудачная благодарность за всю его жизнь, если исключить из внимания эпизод, когда он подарил своему дальнему родственнику золотую булаву, которой тот случайно убился. При этом Сэндерс умер сам – от старости – и, может быть, это было к лучшему. Потому что сенатор из Файсала все равно, что из гуся – королевская креветка.
Неизвестно, чем бы он вообще занимался, если бы не Тинга Хэллер. Тинга – его советница, вице-сенатор (в той стране существовала и такая должность, помимо аргата, который заправлял абсолютно всем, и избирал его даже не сенат, а народ), довольно умная и образованная женщина, имеющая огромный запас полезных советов. Только благодаря Тинге, Файсал сумел так долго продержаться на плаву. Она была очень мила и обходительна, но напоминала собой гадюку, обернувшуюся вокруг его шеи – кусала всех, кто собирался укусить его.
Поэтому контакты с этой прекрасной парой были вынужденными, а улыбки, которыми они обменивались – натянутыми.
Файсал считал, что он попал из сказки в сказку, и ему снова ничего не надо делать, только красиво одеваться и вышагивать стройным шагом. По случаю занимания нового поста (далеко не низкого), он решил, что теперь-то наряжаться нужно куда более богато и пышно, чтобы выглядеть как сенатор, а не как телохранитель. Чувства вкуса у него как не было, так и нет, но Тинга все же сумела внести свою лепту: посоветовала выбрать менее броские сочетания цветов, то есть от ярко-бирюзового и жгуче-красного сразу пришлось отказаться.
Носил он теперь какие-то серые тряпки с алой вышивкой и серебряными пуговицами. Из-под рукавов высовывались пышные белые манжеты, а на плечи водружены идиотичной величины наплечники с достойным восхищения воротником, который занимал настолько большое пространство вокруг шеи и головы Файсала, что ему приходилось собирать волосы на затылке.
«Можно было бы сделать наряд более презентабельным, - с недовольством подумал он, впервые разглядывая себя в зеркале в этом костюме, - но сойдет».
Далее – страшная суета. Приходилось все время куда-то бежать, все время кого-то звать к себе в кабинет, все время собираться за огромным столом с другими сенаторами (одетыми, кстати, как нищие ремесленники) и - ни секунды покоя. Нет времени на то, чтобы свалить в ближайший кабак и надраться по поводу Дня Освящения, а тех мгновений уединений в своем кабинете не хватает даже на быструю разрядку определенного рода, когда она вдруг становилась ужасно необходимой. И, как ни странно, необходимость возникала вовсе не из-за созерцания затянутых в строгий черный корсет прелестей советницы Тинги, а… из-за Питера.
Каждый раз, когда Файсал сознавался себе в этом, он покрывался испариной, закрывал глаза и начинал бормотать молитву Контуру, который должен был оставить ум бывшего мечника в трезвом состоянии и уберечь от неприятных ошибок. У многих обитателей Башни Смерти, в которой располагался сенат, сложилось впечатление, будто Файсал страдает непрерывными стрессами и нервозами.
Причем у них был повод так думать, и не только из-за постоянных файсаловских молитв. В один прекрасный вечер на него напало огромное количество разъяренных черных ведьм, отбиться от которых ему удалось лишь чудом. На следующий день прибыли пять Церетес с высшей ведой Амрит во главе, и с тех пор в Башне воцарилась атмосфера постоянной тревоги и волнения.

***

- Напоследок я должен прояснить, чем обусловлен ваш выбор. Насколько мне известно, помимо сенатора Файсала в Башне найдутся и другие люди, способные разрешить ваши проблемы. Разве не так?
Питер откинулся на стуле, в очередной раз сталкиваясь взглядом с холодными, ничего не выражающими глазами Церетес. Их цвет был почти неразличим, светлый и блеклый, безжизненные волосы падали на лоб неровными прядями. Освещение в комнате для допросов притушили, потому маг с трудом различал лицо своего собеседника. Факел, вросший остовом в стену, чадил и бросал на стол рыжие неспокойные блики.
Питеру этот разговор не нравился. Приходилось тщательно обдумывать каждый ответ, прежде чем озвучить его, и в этом узнавалась привычная адвокатская рутина. Все равно, что играть в кошки-мышки с хищниками в лесу.
- Это не мой выбор, - Наконец мягко отозвался маг, выдержав приличную паузу. Он по-прежнему пытался держаться добродушно, но ладони Питера, спрятанные в глубоких карманах плаща, вспотели от напряжения. - Это выбор моего лорда. Я следую ему, пока я жив, не задавая вопросов. Такова моя работа, а что поделать?
- И вам совсем не интересно, почему ваш господин решил поступить так, а не иначе?
- А вам интересно? Даже если и так, могу поспорить, что вы, ребята, не любите разбрасываться лишними вопросами. У нас строгое начальство, верно? Послушайте, давайте уже покончим с этим, я простой посланник, и мне не стоит совать свой нос в ваши с Амрит дела. Поверьте, Лорд не одобряет таких вещей. Он будет в гневе, если узнает, чем я тут занят, и…
Церетес, до того старательно имитирующий часть интерьера, прокашлялся и вяло махнул рукой, призывая Питера замолчать. С легким сочувствием Нон Грата представил, какую массу народа, должно быть, приходится допрашивать этому бедолаге – а ведь не каждый из посланцев в совершенстве владеет райхиши, основным нигдейским наречием. Неужели они не используют переводчиков?
Питер был всего лишь одним из десятка таких гостей, не хуже и не лучше собратьев. Единственное, что могло бы настораживать местную охрану в нем, так это магические способности – но магов в Нигде хватало, а Желтый Лорд обладал именно этер-способностями, что тут же сводило необычность Питера на нет.
- Не беспокойтесь, посланник Лорда. Все, о чем мы спрашиваем вас здесь, все ваши слова и даже мысли остаются в этой комнате. Ваш господин не узнает о нашем разговоре, - С этими словами служитель Контура протянул Питеру небольшой лист пергамента и пододвинул к нему массивную деревянную чернильницу. Пока Питер расписывался, Церетес впервые за несколько часов разговора позволил себе размять уставшие плечи. – Теперь вы вольны перемещаться по Башне свободно, - сказал он. - Не бойтесь, мы обеспечим безопасность. И да будет вам сопутствовать милосердие Кроноса во всех ваших делах.

***

- Сегодняшнее собрание будет посвящено теме преступности в Айшенбурге, - сообщила Тинга, кладя на стол Файсала толстый свиток пергамента. – Поскольку остальным сенаторам известно, что вы хорошо ознакомлены с этой темой, от вас будут ждать умных высказываний. Можно сказать, собрание будете вести вы.
Файсал закинул ноги на стол, с сапог на пергаментный свиток обильно посыпался сухой песок.
- Я хорошо ознакомлен? – с деланным удивлением спросил молодой сенатор, теребя пышную белоснежную манжету. Тинга состроила недовольное лицо, резким движением руки сбрасывая ноги Бисмарка со стола. – Умные высказывания?
- Ваши умные высказывания находятся в этом самом свитке, - она постучала пальцем по пресловутому предмету, а затем подняла его и встряхнула, - который вы любезно завалили грязью с вашей обуви. Главное, не забудьте подобрать соответствующий тон и…
- Мне кажется, они все уже давно догадались, что сенатор из меня никакой, - капризно ответил Файсал, постукивая каблуками по полу. – И что речи за меня пишешь ты.
Советница резко повернулась к нему; черные волосы паутиной взметнулись вокруг ее головы, и опали на плечи блестящими прядями. Глаза прищурились, блеснув раздражением, рот выплюнул сначала шипящие ругательства, затем более-менее разборчивую фразу:
- Господин сенатор, если даже они догадываются, и если даже речи мои – неужели вы отказываетесь быть тем, кто вы есть? Или хотите придумывать эти шакаровы тексты сами?
По обиженному взгляду Файсала можно было понять, что ему не хочется ни того, ни другого. Это он и озвучил, причем озвучил весьма высокомерным тоном, как обычно любил говорить аргат Сэндерс – так он показывал людям, ниже его по чину, что главным здесь является он. Зато аргат обожал Файсала и учил его всяким своим премудростям; весь прежний сенат, знавший о наклонностях аргата, шептался, что скоро этот данх затащит своего молодого телохранителя в постель. И затащил бы, если бы Файсал не уперся, воспылав внезапной любовью к крестьянке из Неванха. Только Сэндерс умер – умерла и любовь к крестьянке, зато в жизни Файсала появились Сенат, собственная советница и речи, которые эта советница за него пишет.
Тинга положила свиток обратно на стол, отвесила глубокий и изящный поклон, придержав рукой сползшие с плеча волосы, и удалилась из кабинета. Сенатор какое-то время погонял свиток по столу, наблюдая, как развернувшийся край пергамента, шурша, собирал с него перья и тонкие рыбьи кости, затем тяжело вздохнул, раскатал пергамент и принялся читать речь.
Слава Контуру, со зрительной памятью у него все было в порядке. Текст отпечатывался в мозгу с поразительной отчетливостью, и Фай не сомневался, что сможет воспроизвести заученное, как нужно. Правда, со слишком большими объемами текста ему было сложновато работать, поэтому приходилось делать небольшие перерывы. Тех десяти минут, в которые выговаривались остальные сенаторы, ему хватало на то, чтобы освежить в памяти речь, а после продолжал. Иногда Файсал замечал недовольные и скучающие глаза коллег, и он даже понимал причину этого недовольства и этой скуки: они признавали свои мысли блеклыми, по сравнению с мыслями…
Тинги Хэллер. Ведь это ее мысли, не так ли?
Этот вопрос однажды задал сенатор Урдон, въедливый тонколицый мужчина с пристальным взглядом и вечной гримасой недовольства, которую образовывала линия рта, изогнутая буквой «C». Разумеется, «рогами» вниз. Файсал ответил с шутливой пренебрежительностью, мол, не позволяйте зависти обгонять восхищение, но все же неприятный осадок в душе остался.
В тексте, который Тинга написала на сегодняшнее собрание, не было ничего особенного: в меру сокрушения о повышенной преступности, в меру разочарования душами людей и, в конце – предложение ввести какой-то очередной непонятный закон о непонятном чем-то для непонятного чего-то. Файсал озвучивал название закона, как послушный мальчик, но абсолютно не понимал, зачем оно нужно.
Бисмарк отодвинул свиток и сполз с кресла почти на пол. Честно говоря, ему это все совершенно надоело, но покидать пост сенатора не желал. И все по простым причинам, он без запинки назовет их все, если бы кто-то спросил.
По простым и нелепым причинам.

Ну и вдогонку просто Фай

@темы: Иллюстрации, Тексты, жанр: фэнтези