Белое овальное нечто, которое он держит - картина, повернутая к зрителю тылом)
Горсть текстовых огрызков в качестве описалова героя:Горсть текстовых огрызков в качестве описалова героя:
- Вставайте. Вставайте, террал Морион, приводите себя в порядок. Потом я провожу вас в ваш город бездельников… - Он, кажется, собирался сказать что-то еще, но не сказал.
Луи поднялся, не касаясь белой руки. Хозяин корабля, пряча усмешку, отступил на шаг. Они оказались почти одного роста – Луи чуть ниже – хотя поначалу художник решил, что инопланетник довольно высокий.
- Я не бездельник. Я менталер. Художник-менталер.
- Вот как… - Хозяин корабля взглянул на него с каким-то новым интересом. – Творческая личность. И у вас, может быть, есть картины?
- Я не галлюциноман. – Это вырвалось у Луи совершенно автоматически. Альвгар оглянулся на него через плечо.
- Нет? Я бы решил, уважаемый менталер, что вы просто не знали, как обращаться с этой чудной флорой, и потому отравились, но у вас внешность галлюциномана со стажем. Бейма того же мнения, только не о внешности вашей, а о здоровье.
Его выкидывало из картины. Все рассыпалось на кусочки: оранжевый жар, ягоды бриммы, бурое пространство равнины, тонущее в дымке у горизонта, и пастельные краски города, запачканного вкраплениями деревьев, точно свернувшейся старой кровью. Все – отдельно. И он собирал эти разрозненные куски, насильно стыковал, склеивал осколки образов, додумывал не увиденное. Картина его отторгала; он и сам отторгал этот придуманный пейзаж, тянущий за собою только одно: воспоминание о раскаленных бортах, раскаленных сиденьях гравилета и о запахе кислого, загнившего меда от поля, залитого водой, испаряющего душную влагу.
Никогда еще картина не давалась ему так трудно. Образ, как поток, текущий через сознание; образ, как вспышка, как… Он привык держать его в руках – когда осознавал, что делает, когда горькая соль Синтан еще оставляла ему рассудок – или его часть, достаточную… Но теперь нет, теперь он не держал в руках ничего. Картина была искусственной.
Он складывал ее из чистого упрямства: кроме упрямства, у него ничего не оставалось.
Луи подошел к поручням, оперся о них плечом. На этой палубе, почти пустой и погруженной в сумрак, он почувствовал себя еще более одиноким; им овладевала смутная меланхолия, ощущение бесцельности этого путешествия, ощущение бесцельности самого его отлета с Тронора-3, бессмысленности существования. Сейчас даже мысль о картине, с таким трудом запечатленной на Лаити-1, уже не досаждала; картина была где-то там, за морем, за выбеленными солнцем городами, за этим медленно дотлевающим днем; картина становилась чем-то суетным. Она была далеко.